Давно это было, более тридцати лет назад, время безжалостной рукой стерло многие подробности того безрассудного, драматичного путешествия маленькой группы людей в заснеженной тайге западного саяна. Но иногда, особенно по осени, когда внезапно "вдарят" сильные морозы, ярко, как вспышка, возникают перед глазами детали давних событий.

    В тот год мы, сотрудники охотустроительной экспедиции, проводили работы по устройству очередного госпромхоза Главохоты РСФСР. Предназначением этих хозяйств было освоение таежных богатств: пушнины, мяса диких животных, рыбы, а также ягод, кедрового ореха и еще многого, что порой и отдаленно не связано с охотничьим промыслом. Выживать приходилось и в те времена... Задача же охотустроителей, помимо прочего, заключалась в определении ресурсов госпромхозов и разработке планов их использования.

    Наша партия была небольшой: и штатное расписание не позволяло, и желающих работать в экспедиции при мизерных окладах и скудной оснащенности находилось не так уж и много. Только самые одержимые, "повернутые", надолго задерживались и составляли костяк организации. Обычным людям, живущим в уюте и тепле, трудно понять, какие шальные ветры гоняют по земле странную авантюрную экспедиционную братию: по полгода на полевых, вдали от дома, семьи, мытарства по захудалым поселкам, житейские неудобства и многое другое. И невдомек домоседам, что все эти трудности меркли перед драгоценной наградой - возможностью повидать нетронутые человеком места, заглянуть за горизонт синеющих гор!

    Нас, охотоведов, в партии было трое: начальник, я и только что закончивший пушномеховой техникум Алексей. Большую часть вре­мени мы проводили в тайге. Геоботаник и экономист, занимаясь сбором и обработкой необходимых конторских материалов, в основном проживали на центральной усадьбе госпромхоза. Пчеловод, легкий на подъем, сделав свою работу, по осени охотно присоединился к нашей полевой группе.

    Территория госпромхоза располагалась на южных склонах Западного Саяна. Как и все, только что созданные хозяйства, он имел крайне скудную материальную базу. Дефицит ощущался даже в мелочах. Охотники жаловались на отсутствие войлока, идущего на потники лошадям, сукна для пошива таежной одежки. Большой редкостью была зимняя кожаная обувь для промысловиков, так называемые ичиги (бродни). Они, если и имелись на складе, то, как правило, были маленькими, годными разве что на женскую ногу. В тот сезон, как на грех, и в экспедиции больших размеров этой обуви не оказалось. Пришлось обходиться "всесезонными" резиновыми сапогами-болотниками в надежде, что из купленных маломерок местные умельцы к осени сумеют стачать нам обутки по ноге.

    В условиях горной местности, впрочем, как и везде, перемещаться с полевым бутором без транспорта невозможно, поэтому по приезде в промхоз мы взяли в аренду лошадей. В большинстве это были неказистые, некрупные животные, напоминающие обликом своих монгольских сородичей. Мне же досталась высокая, с признаками породности молодая кобылка. Любя лошадей с детства, вошла с ней в полный контакт - ездила без узды, приучила подбегать на свист. Поощрением служил неизменный подсоленный ломоть хлеба или горсть овса, поданная на ладони.

    Для ухода за нашей "конницей" был нанят про­водник, Вениамин, хорошо знающий местность и с заботой относившийся к лошадям. Отсидев когда- то за конокрадство, он подрабатывал тем, что сопровождал в таежных скитаниях различную экспедиционную братию.

    Наступил ноябрь. Нам предстояло разъехаться для проведения учетов промысловых животных. Оставалось лишь обеспечить себя мясом для котлового питания. Лицензия на отстрел марала уже имелась, и дело было за малым - добыть его. С этой целью заранее обговорили встречу на пустующей охотничьей базе. Собравшись, с нетерпением ждали приезда Алексея, который, закончив работу и посетив поселок, должен был привезти продукты, а самое главное, патроны к карабину "Лось". В те далекие времена "Лось" являлся новинкой и вызывал зависть местных охотников и восхищение у нас своей тяжелой пулей и прикпадистостью. На него-то и возлагались большие надежды.

    Погода поджимала. Вечерами перевал затягивало тяжелыми тучами, и он периодически скрывался за снежной завесой. И если здесь, в среднегорье, снег был еще совсем неглубок, а на солнцепеках и вовсе стаивал, то на самом хребте уже виднелся сплошным белым покрывалом.

    На третий день томительного ожидания увидели Алексея, торжественно подъезжающего к базе. С изумлением разглядывали незагруженную лошадь и его веселое лицо. Воцарилось недоуменное молчание. Мы предположили, что продукты он, разыгрывая нас, оставил в кустах. Но оказалось, шутками тут и не пахло! Привез Алексей, веселый и довольный, всего лишь три-четыре килограмма пшена да несколько буханок хлеба.

    После минутного оцепенения эмоции наши выплеснулись наружу. Ну а когда выяснилось, что не были привезены и патроны к "Лосю", негодование всех достигло точки кипения! Никакого вразумительного объяснения по поводу такого конфуза он таки не дал.

    Вечером у костра устроили "Великий совет". Обсудили сложившуюся ситуацию и через какое-то время, совсем неожиданно для себя, пришли к вы­воду, что не все еще потеряно. Как-никак один патрон к карабину мы имеем. Есть "ТОЗ-17" с достаточным количеством боеприпаса, а у проводника и Алексея - ружья шестнадцатого калибра.

    Но главным козырем и надеждой был Шайтан, моя великолепная, белая как снег лайка, отлично работающая по крупному зверю. Прекрасные фи­зические данные сочетались в нем с сообразительностью и послушанием, а темные глаза излучали почти человеческий ум. В паре с ним, несмотря на старость, вполне удовлетворительно работала сука.

    Инга, в прошлом прославившаяся тем, что в одиночку умела брать взрослых косуль.

    Кто-то вдруг заговорил о наших полупотаенных мечтах, связанных с посещением соседней, богатой крупным зверьем территории, расположенной на противоположном, северном, склоне Саянского хребта. Ведь от знающих людей мы давно были наслышаны, что там, в этом охотничьем эльдорадо, очень много маралов, козерогов и прочей живности. Разгоряченное воображение стало рисовать нам манящие картины охоты. Словно в тлеющий костер подбросили горсть пороха! И вот, уже на полном серьезе, началось обсуждение внезапно возникшего плана - пересечь хребет и наведаться в столь благословенные места.

Предполагалось, что с минимумом груза, по малоснежью, без особых трудностей перевалим на северную покать, добудем зверя и без ущерба для работы вернемся назад. Думалось, что в недельку мы уложимся. Никто в успехе не сомневался. Итак, решение принято, жребий брошен!

    Долго еще сумрачные горы, обступившие нас в ночной мгле, слушали возбужденные голоса. Но вот пронизывающий хиузок, потянув­ший с вершины распадка, в последний раз взметнул пламя затухающего костра, поднял облачко пепла, и все смолкло.

    Наутро, заседлав лошадей, тронулись к перевалу. Мы знали, что на пути нашего следования встретим тувинцев, выпасающих яков. У них-то и надеялись прикупить кое-что из продуктов. Мороз уже ощущался, ноги, обутые в резиновые сапоги, при езде верхом быстро на­чинали подмерзать, и для "сугрева" приходилось периодически совершать пешие пробежки. К вечеру добрались до юрты скотоводов. Встретили нас очень гостеприимно, что характерно для тувинцев, живущих вдали от цивилизации. Мы впервые за последние дни наелись "от пуза", напились зеленого плиточного чая с толокном и маслом. Хозяева, войдя в наше "голодное" положение, выделили колобок масла и несколько килограммов муки. Немало способствовал этому Вениамин, прекрасно владеющий тувинским языком.

    Рано утром, поблагодарив хозяев и тепло попрощавшись с ними, отправились дальше. До вечера ехали без остановок. Уже в сумерках в одном из распадков, богатом травяной ветошью, расседлали лошадей. Стреножив, отпустили, навесив некоторым "ботала", чтобы в случае чего их было легче найти. Приготовив скудный ужин, легли спать у костра. На установку палатки времени не было.

    Поднявшись до рассвета, вялые от недосыпа, тронулись в путь. И тут пчеловод неподалеку от тропы обнаружил тушу павшего подранка лося. Верхняя ее часть выглядела вполне прилично, и кое-какие куски мяса мы рискнули употребить в пищу. На кратковременном привале приготовили сочащиеся кровью шашлыки. Мясо оказалось с душком - успело "задохнуться". Опасения по поводу пригодности его для еды быстро были отброше­ны нашим голодом и заявлением балагура-пчеловода, что все эти страхи - "муть голубая", и кто не рискует, тот не пьет шампанское. Последствия "пиршества" не замедлили сказаться. Особенно пострадали "гурманы", без опаски налегавшие на столь экзотическое блюдо.

    К середине третьего дня поднялись на перевал. Дул порывистый холодный ветер. Он развевал гривы и хвосты лошадей, проникал под одежду, змеи­стыми струями гнал снег между серых камней. Куда ни кинь взгляд, простирались цепи сумрачных, безмолвных гор, уходящих за горизонт. От сурово­сти увиденного мы вдруг ощутили давящее чувство беспомощности и леденящего одиночества.

    Осмотревшись, нашли наиболее пологое место для спуска.

    Наступили сумерки. Уставшие до изнеможения, постоянно падая, рискуя переломать ноги себе и лошадям в расщелинах между камнями, мы понимали, что теперь можем двигаться только вниз, вперед, где меньше сугробы и есть возможность скрыться от ледяного ветра под пологом леса.

    И наконец, когда казалось, что сил уже не осталось, наши дрожащие от напряжения ноги почувствовали под толщей снега твердую землю! Нас теперь окружали настоящие деревья, а не исковерканные ветром их жалкие подобия. При свете луны, висевшей в небе ослепительно белым диском, гуськом, вслед за Веней и начальником, продолжили спуск.

    Вдруг впереди, внизу распадка, тишину ночи разорвал истошный лай собак. Мы замерли на месте. Неужто медведь?! После минутного замеша­тельства начальник, взяв карабин и передав повод лошади пчеловоду, осторожно пошел на лай. Проводник, скинув с плеча ружьишко, последовал за ним. Остальные, сгрудившись на тропе, безмолвно гадали - что там? кто там?

    Потянулись мучительные минуты ожидания. Собаки продолжали азартно лаять. Мы, вытянув шеи и сняв шапки, безуспешно пытались понять происходящее. Резко прогремел выстрел. Издали донесся голос начальника, зовущего нас. Запинаясь о камни, поспешили к месту события. Оголодавшие лошади, срывая на ходу подвернувшиеся пучки сухих трав, замедляли движение. Без конца понукая их, чертыхаясь, в мокрой от пота и набившегося снега одежде, сгорая от любопытства, яростно боролись с каждым метром пути. И наконец-то метров через триста, за небольшим поворотом, неподалеку от тропы на ярко освещенном луной склоне увидели спокойно стоящих товарищей. Бросив лошадей, возбужденно галдя, поднялись к ним. А произошло следующее.

    Когда ребята приблизились к лающим собакам, то поначалу не могли понять, кто же вызвал их ярость. Приглядевшись, при свете луны обнаружили, что псы приступом хотят взять "нечто", скрывающееся в заломе из тонких деревьев и кустов. И это "нечто" отчаянно визжит в своем убежище, не желая его покидать. После очередной атаки собак зверь сделал выпад в их сторону. Стало понятно, кто это. На искрящемся снегу четко вырисовался клиновидный корпус кабана. Начальник прицелился и выстрелил. Вверь рухнул на месте. Неожиданный трофей был для нас словно манна небесная! Ведь наши желудки просто визжали от голода!

    Пока начальник и пчеловод разделывали зверя, остальные двинулись вперед по распадку, так как явственно ощущалась близость реки, у которой было решено затабориться. На месте, отпустив лошадок пастись, впервые установили старенькую палатку. Запалили большущий костер, достали продукты. Вскоре подоспели ребята с мясом. Кабанчик оказался весом в шестьдесят-семьдесят килограммов. Ах, как аппетитно шкварчало на большой сковороде нежное, жирное мясо! И как до обидного шустро мы его приели, жадно глотая большие куски! Кусочками драгоценного хлеба промакнули остатки растопленного сала. Попили чайку и неспешно скрутили "козьи ножки" с до сих пор не забытым болгарским табаком "Тютюн", дефицитом по тем временам. А вот выпить на кровях не удалось! Единственная бутылка водки оказалась фальшивкой. Не пошли моим товарищам впрок поучения бывалых местных выпивох - "зри в пробку!". Там, еле заметная глазу, может обнаружиться дырочка от иглы шприца. И вместо водочки - водичка!

    Разомлев у костра от усталости и еды, с трудом поднялись и начали укладываться. Печурка, установленная в палатке, уже дала хороший жар. Сняв отсыревшую одежду, пристроили ее поближе к теплу. Подкинув дров, залезли в спальные мешки. Перед закрытыми глазами, как в калейдоскопе, безмолвно мелькали отрывки событий минувшего дня: завязшая в снегу лошадь, собственное барахтанье в сугробах, прикосновение теплых губ моей кобылки, уткнувшейся в момент отдыха в ладони. Потом все исчезло. Я заснула...

    На рассвете нас разбудил мороз. Самый мужественный растопил печку, зажег свечу. Капюшоны спальников куржавились инеем. По углам палатки, как елочные гирлянды, сверкала крупная изморозь.

    Выбрались наружу, с трудом передвигая натруженные ноги. С изумлением разглядывали осунувшиеся чумазые лица. Оглядели окрестности. На юге белел, не такой уже и страшный теперь, преодоленный хребет, рядом горбатились более пологие горы. По распадкам и вдоль реки щетинился лес, преимущественно лиственничный, с густым, на вид непроходимым подлеском из рододендрона. А вот крутые южные склоны были практически безлесы и золотились ветошью трав, выглядывающих из-под неглубокого снега.

    Мы, зная, что подобные места очень привлекательны для маралов в этот период года, с интересом осматривали открывшуюся нам картину. Начальник, не утерпев, первым сбегал за биноклем и, глянув в него, издал нечто непереводимое. По его словам, весь "крутяк" испещрен многочисленными следами зверей, а это значит, что эльдорадо есть, и оно перед нами! Вырывая бинокль друг у друга, каждый стремился убедиться в сказанном лично.

    Слегка успокоившись, обсудили планы на предстоящий день. Усталость после "перехода через Альпы" давала о себе знать, поэтому решили никуда не ходить, а заняться благоустройством: подыскать место, пригодное для выпаса лошадей, заготовить дровишек, но прежде всего - повторить вчерашнюю объедаловку! Однако пиршество не удалось. С великой горестью мы обнаружили, что изголодавшаяся сука Инга, не привязанная на ночь, добралась до туши и чуть не ополовинила ее! А объевшись, извергла все из себя. Ничего не оставалось, как подумать о более экономном использовании мяса и умерить свой неутоленный аппетит.

    В хлопотах незаметно подступили сумерки. Отдыхая у костра, определились с планами на завтра. Решили, что на охоту пойдут начальник с моей "тозовкой", я и Алексей. Проводнику и пчеловоду было поручено остаться на таборе, готовить дрова, еду, следить за лошадьми.

    Высунув нос наружу, на походном термометре увидели - под тридцать! Ничего себе подарочек после минус пятнадцати!

    Резиновые сапоги на морозе вмиг закаменели. Все попытки утеплиться лишней портянкой не удались. Уж больно узкими и с низким взъемом они были, хотя и выбирались из-за этого на два-три размера больше.

    Разошлись в разные стороны. Во второй половине дня на крутом склоне я увидела крупного рогача, пыталась скрасть, но предательский скрип снега в морозной тишине насторожил зверя. Постаралась подобраться ближе по соседнему распадку, но безрезультатно. Эх, был бы карабин!

    Ребятам тоже не повезло, а начальнику по приходу в табор не повезло второй раз. Снег у костра подтаял, стал скользким. Проводник, подтаскивая на плече большущее бревно, поскользнулся и выронил его. Торцовая часть ударила нашего руководителя в бедро. Он со стоном упал. Все разом кинулись к нему, предполагая самое худшее. Как можно бережнее занесли в палатку. При свете свечи было видно, что товарищ испытывает сильнейшую боль, лицо резко побледнело. Как выяснилось позднее, в городе, от удара произошел надрыв мышцы, мог наступить болевой шок, с которым мы, конечно же, не справились бы.

    Утром большинством голосов решили возвращаться назад. Однако выслушав нас, начальник сказал, что хуже ему не стало, а наоборот, слегка полегчало, что самое страшное, наверное, позади, поэтому мы должны мобилизоваться, не раскисать и, пока он приходит в себя, продолжить охоту. Ведь будет страшно обидно, что после преодоленных трудностей все наши планы разлетятся в прах! С одной стороны, мы понимали - в таком состоянии он вряд ли был способен держаться на лошади, с другой - боялись самых плохих последствий.

    Бурно все обсудив, вынуждены были согласиться с доводами начальника.

    Поразмыслив, я, несмотря на упущенные утренние часы, решила пойти на охоту. Взяла "тозовку" и направилась вниз по реке. Ее уже почти пол-ностью сковало льдом, лишь на самой быстрине вода утробно булькала, не сдаваясь. Мороз щипал щеки,гнал вперед.

    На одном из поворотов речки на противоположном склоне увидела то, о чем так мечталось, - пасущихся маралов. Целое стадо!

    Приладив к глазам заледеневший бинокль, пересчитала. Набралось пятьдесят семь голов. В основном матки и молодняк. Были и рогачи, державшиеся особняком небольшими группами. Прикинула расстояние - не менее полукилометра. Так как склон был необлесен и практически открыт, я понимала, что надежды на удачу очень малы. Тем не менее постаралась подойти как можно ближе - уж если не добыть, так полюбоваться. Пока прикидывала, как осуществить задуманное, ноги окончательно зашлись от холода. Это вынудило меня ускорить события. Решила приблизиться к стаду по распадку, выходящему острой вершиной к косогору с пасущимися животными. Перешла речку, выбрала наиболее удобное для подъема место. Издали оно казалось более пологим... Полезла вверх по склону, периодически беспомощно скатываясь вниз. В голове промелькнула ехидная мысль: не догоню, так согреюсь! И вправду, минут через пятнадцать в ногах ощутилось тепло. Прошло около часа, пока я рискнула через один из бортов лога выглянуть наружу. Увы, стадо почти не стало ближе - или переместилось, или подвел "глаз - алмаз". Известно ведь, как трудно определять расстояние в горах.

    Понаблюдав за животными, спустилась вниз к реке. Вернулась в табор затемно. Там мало что изменилось, разве что лицо начальника слегка порозовело, да взгляд стал веселей. Ребята с живейшим интересом выслушали мой красочный рассказ. И надо же, от их искреннего внимания, ничего еще не добыв, я вдруг ощутила, что меня прямо-таки распирает от тщеславия и чувства собственной значимости! Правда, это быстро прошло. Ведь я понимала, что мое преимущество перед ними заключалось лишь в том, что первой удалось подтвердить существование эльдорадо. Одновременно я осознавала, что в сложившейся ситуации исход нашего путешествия во многом зависит только от меня. Молодой Алексей и пчеловод как охотники были никакие. Проводник тоже не обладал достаточным опытом добычи крупных зверей. С "тозовкой" он промышлял в основном лесную мелочовку. Осознание всего этого возлагало на меня большую ответственность, заставляя тревожно биться сердце, но в то же время мобилизовало силы и решимость. Долго не могла уснуть, без конца обдумывая завтрашний маршрут.

    Проснулись, как обычно, до рассвета. Еще сильней похолодало, до минус тридцати пяти. Вылазку в лес пришлось отложить в надежде, что завтра хоть немного потеплеет. Днем занялись поиском более кормного участка для лошадей, которые с голодухи поневоле перешли на питание кустарниками. Мы тоже не шиковали, сберегая каждую крупицу продуктов. Незаметно наступил вечер...

    Следующим утром мороз не ослабел, но выжидать потепления не было времени. Попив чаю, стала собираться. Попыталась утеплить сапоги изнутри газетой и ветошью травы, но эти "морозоизоляторы" поместились лишь в голенища. Напялив водолазные рейтузы, рассчитанные, видимо, на двухметрового гиганта, пропустила их штанины поверх сапог, верх укрепила вязочками под мышками.

    Затем натянула хэбэшные брюки. Надела свитер и самодельную суконную "энцефалитку". Почти собравшись, обронила последние запасные очки, и левое стекло, печально звякнув, разбилось! От огорчения чуть не заплакала. Ребята помогли скрепить осколки изолентой, которая резко сократила обзор. Вот тебе и охотник - кривой глаз! В путь отправилась вместе с засидевшимся Шайтаном, надеясь с его помощью "скоропчить" какого-нибудь одинокого рогача. Пошла вверх по реке. Идти было не трудно, кое-где встречались намеки на зверовую тропу, да и снег большей частью был лишь по щиколотку.

    У тропы, на огромном валуне, после чьего-то пиршества печально развевались на ветру охристые перышки какой-то птахи. Периодически попадались старые и относительно свежие маральи следы. Шайтан изредка мелькал среди редколесья, подолгу скрываясь из глаз.

    Ближе к истоку речки местность показалась мне более перспективной для успешной охоты. Кое-где наблюдались крупные скалы, очень даже пригодные для отстоев марала. Прошло часа два, прежде чем в правом распадке раздался, сперва неуверенный, лай Шайтана. Прикинув расстояние, поняла - не близко. Стараясь не шуметь, ринулась вперед. От усиленного дыхания очки вмиг запотели. На ходу попыталась протереть, но от этого они еще сильней заплыли ледяной корочкой. Пришлось засунуть за пазуху. Трудно сказать, сколько прошло времени, может, минут пятнадцать. Но вдруг собака замолкла. Я в растерянности остановилась. Вновь донесся лай, но уже дальше и выше по склону лога. Зверь, чувствуя опасность, явно стремился оторваться от назойливого пса. Не теряя надежды, поспешила вперед. Мороза уже не ощущала. От меня клубами валил пар. "Энцефалитка" покрылась паутинной изморозью. Под рубашкой струился пот. Душа трепетала от радостного ожидания, а воображение рисовало картину триумфального финала погони за удачей!

    Кобель продолжал лаять, и в его голосе мне чудилась досада - хозяйка, где ты?!

    На бегу напялила оттаявшие очки. Ветви жестких, заиндевелых кустов больно хлестали разгоряченное лицо, осыпая игольчатой изморозью. Морозный воздух, казалось, загустел и с трудом проталкивался в горящие легкие. Горло словно сжало огненным обручем.

    Собака вновь умолкла. Неужто опять неудача? Прошло несколько минут, и вдруг впереди, уже гораздо ближе, послышался прерывистый лай Шайтана. Не дождавшись измученной хозяйки, пес, мой любимый пес, сумел-таки развернуть зверя и теперь гнал его на меня!

    Тяжело дыша, замерла. Треск раздираемых кустов раздавался уже совсем близко. А зверь появился неожиданно, как будто бы из ничего! На противоположной стороне поляны, где я остановилась, метрах в тридцати, резко, как занавес, распахнулись заросли рододендрона, и оттуда, в ореоле снежной пыли, с закинутыми на спину рогами, вылетел огромный марал! В стремительном прыжке, плавно перебирая в воздухе ногами, бык, как пушечное ядро, несся прямо на меня! Прикрытая тонкой лиственницей, я вскинула "тозовку" и выстрелила. Вместо звонкого щелчка услышала слабый стук замерзшего затвора. Зверь, очевидно, ничего не услышал, так как, чуть не сбив меня с ног, промчался рядом. Вихрь ветра упруго ударил в лицо, обдав снежной пылью и терпким запахом разгоряченного животного. По пятам за рогачем пронесся Шайтан. Взгляд его умных глаз как бы говорил: "Хозяйка, что с тобой?" Передернув затвор и резко развернувшись, выстрелила, теперь в угон. И чудо свершилось! Морозную стынь разорвал хлесткий, как удар бича, звук ожившей "тозовки". Пес, воодушевленный выстрелом, рыкнул и ускорил бег. Мгновение, и сгинули с глаз и зверь, и Шайтан. Слышался лишь треск валежника да удары копыт о камни.

    Сгоряча бросилась по следу, на ходу выискивая хоть какие-нибудь признаки попадания. Наконец увидела на снегу клочок шерсти и несколько капель крови. Радость вспыхнула в душе, гася усталость. Какое-то время не знала, что предпринять дальше. Насколько серьезно ранен зверь? Как далеко он уйдет, преследуемый Шайтаном? Не будь кобеля, я бы на время оставила марала в покое, дав ему отлежаться и ослабеть. Но такой возможности не было. К тому же меня беспокоила мысль о том, что, сильно отстав, не сумею вовремя подойти на выстрел. Это и явилось решающим аргументом для моих дальнейших действий - продолжить преследование.

    Перейдя реку, определила направление следов и вновь устремилась вперед. Тяжеленные водолазные штаны, оборвав вязочки, сползли вниз. Попыталась подтянуть их на ходу, но почти безрезультатно. Чтобы наладить первоначальную "конструкцию" с подтяжками необходимо было переодеваться, а на это требовалось достаточно много времени. Поэтому "бег в мешках", с периодическим поддергиванием сползающих штанов, продолжился. Только это был не веселый аттракцион, а яростная борьба. И у зверя, и у меня.

    Вскоре выше по реке вновь зазвучал голос Шайтана. Я подоспела вовремя. Марал забился в заросли густого кустарника, крутился под натиском возбужденного кобеля, и выцелить его было крайне сложно. Стрелять пришлось сквозь чащу. По звуку определила, что попала не менее двух раз. С треском ломая кусты, зверь рванул вверх по склону. Я в отчаянии замерла. Неужели все напрасно?! Силы мои были на исходе. Влажная одежда уже не грела. Мокрые от пота волосы заледенели и звенели сосульками. Я стала замерзать. Сумеречно насупилось небо. Появился страх, что подранок все-таки уйдет. Но, собрав волю в кулак, нетвердой походкой, заставила себя двигаться вперед. Раздвигая кусты, запинаясь о камни, падая, по следу определила, что зверь, оставляя капли крови, все-таки уходит от собаки. Надежды гасли с каждой мину-той. Но в момент наибольшего отчаяния безмолвие леса было нарушено азартным, торжествующим лаем Шайтана! Я встрепенулась и на мгновение замерла, наслаждаясь этими звуками. Голос пса доносился откуда-то сверху, из-за поворота реки. Словно получив толчок, с неожиданной для себя скоростью я устремилась вперед, стуча заледенелыми сапогами о прибрежную гальку. Удары сердца больно пульсировали в ушах, в голове звенели маленькие молоточки.

    Через полчаса с трудом достигла возвышающейся над рекой скалы. Оттуда, теперь уже глухо, доносился голос моего кобеля. Из последних сил, по выбитой зверьем тропе, цепляясь за оголенные корни деревьев и ветви кустарников, поднялась на отстой. На дальнем его краю стоял огромный зверь, а неподалеку, устало взлаивая, - Шайтан. После трех выстрелов марал закачался и беззвучно исчез, рухнув вниз. Раздался грохот от упавшей туши. Пес подошел к обрыву, выражая своим видом недоумение - куда подевалась добыча?

    Дрожащими руками закинула "тозовку" за плечо и осторожно, боясь оступиться, спустилась со скалы. С восторгом разглядывала великолепную добычу. Шайтан же с остервенением взялся терзать таким трудом добытого зверя.

    Марал был огромен, также огромны были и его рога. Пантовый "бархат" с них еще не полностью облез и кое-где болтался лоскутами.

    Вскоре, как уже бывало со мной, торжество победителя сменилось глубокой печалью, жалостью к красивому вольному животному. Никогда уже в сезон гона не разнесется по лесу его победный трубный голос, не вздрогнут чуткие уши, заслышав звук приближающейся опасности...

    Разделывать зверя сил не было, сделала лишь самое необходимое, чтобы туша не задохлась. В последний момент, перед уходом, обрезала быку хвост. Мне подумалось, что более всех нуждается в радостной вести пострадавший товарищ, поэтому первым об удачной охоте должен узнать именно он. Я надеялась, что маралий хвост, молча врученный начальнику, многократно усилит эффект.

    Надо было торопиться. До табора не менее пяти километров, а уже совсем стемнело. На черном небе подрагивали мохнатые звезды. Луна еще не взошла, но на белом снегу тропа у реки легко просматривалась. Заледенелая одежка гремела на морозе и совсем не грела. До палатки дотащилась на "автопилоте", с трудом волоча ноги и периодически засыпая на ходу.

    Ребята, стоящие у пылающего костра, увидев опередившего меня Шайтана, а потом заслышав мои шаги, выжидательно замерли. Но я, молча миновав их, откинула полог палатки и подошла к лежащему начальнику. Нащупала его ладонь и молча положила на нее пушистый комок. Рука товарища дрогнула...

    Где-то через час, утолив жажду горячим чаем и перекусив, слегка взбодрилась, сменила одежду на сухую. За это время проводник с ребятами заседлали лошадей и как куль взвалили меня в седло. Своих сил уже не было...

    Управившись с разделкой туши, уложили мясо во вьюки. Забрали с собой даже шкуру. А вот драгоценные для меня рога не удалось разместить на лошади, их концы волочились по снегу и пугали ее. До сей поры сожалею, что они попусту истлели в тайге.

    К утру потеплело и выпал снег. Можно было бы отправляться восвояси, но травмированная нога начальника не позволяла ему сидеть на лошади. Решили переждать еще пару дней. До вечера занимались обыденными делами - заготавливали дрова для прожорливой печки, варили примитивную похлебку из мяса и остатков пшена, а собравшись у костра, дымя "козьими ножками", обсуждали предстоящий путь назад.

    На следующий день, восстановившись после "великой гонки", заседлала лошадь и направилась вниз по реке, в надежде на очередную удачу. Однако моим честолюбивым планам не удалось сбыться. На одном из поворотов я увидела едущего навстречу пожилого тувинца. Обмениваясь приветствиями, заметила его удивленный взгляд. Нетрудно было угадать мысли дедуньки: русская баба, в тайге, на носу нелепые очки, склеенные изолентой, - чудо в перьях, да и только!

    Пришлось вернуться назад. Попили чай, покурили, поговорили. Дедок, увидев на снегу маралью шкуру, изумленно цокал языком - не видал таких огромных. Перед отъездом сообщил нам, что с напарником пасет яков ниже по реке, что появилось много волков, управы на них нет. Потом, сев на низкорослую лошадку, неторопливо потрусил восвояси.

    Оставшись одни, стали обсуждать предложенный нашим новым знакомым вариант более легкого, на его взгляд, подъема на хребет. По словам пастуха, ниже по реке есть широкий распадок, где снег не так глубок, а подъем менее крут. После горячей дискуссии пришли к мнению, что проложенную нами тропу уже сравняли свежевыпавший снег и ветер и что стоит согласиться с предложением старика. На том и порешили.

    Следующий день посвятили предварительным сборам. Распределили равномерно мясо по вьюкам, просушили потники, подремонтировали прохудившуюся одежонку. Назавтра, наскоро поев, собрали палатку и, водрузив больного товарища в седло, тронулись в путь. Снег был уже достаточно глубок. Морозец, хоть и подобревший, щипал лицо, холодил ноги. Мы, здоровые, применяли единственно возможный в подобной ситуации метод - пробежку впереди лошади. Но этот способ был не-приемлем для начальника. Его ноги, даже укутанные разными тряпками, быстро замерзли. Начали подумывать о возвращении назад, чтобы на следующий день сперва пробить дорогу к перевалу, а потом уже двигаться вперед всем кагалом. Но пока мы рассуждали, за поворотом обнаружился тот самый распадок, по которому предполагался подъем на хребет. И это определило решение начальника. Он сказал, что может еще потерпеть, а значит, нельзя терять время и следует продолжить путь. Это мы и сделали. Но, преодолев около трети склона, вновь, как и при спуске с хребта, попали в снежные заносы. Лошади начали увязать в сугробах, а мы, пытаясь облегчить их продвижение, шли впереди, пробивая тропу. Стало ясно, что такими темпами мы не успеем подняться на перевал и лучше уж, от греха подальше, вернуться и заночевать внизу.

    Затаборились у подножья склона. Уставшие и уже равнодушные ко всему, автоматически сделали все необходимое для ночлега и завалились спать.

    Утром, съев по куску мяса, взбодрились крепким чаем. И все началось заново - подъем в гору, бесконечное понуканье лошадей, правка сползающих вьюков. Промятую тропу преодолели довольно шустро. Но выше повторилось до боли знакомое: барахтанье в снегу, падения, забитые снегом рукавицы... В какой-то момент, при очередном опрокидывании в сугроб, мне вдруг захотелось заорать на весь лес: "Не могу-у, не хочу!! Пропади все пропадом! Надоело!" Но опять пришлось встать и тупо поспевать за караваном.

    Надо сказать, мне еще везло, так как моя лошадка доверчиво следовала за мной. А вот норовистые полукровки "монгольского розлива" упорно сопротивлялись движению вперед, резко вскидывая головы и вырывая поводья из рук.

    С неимоверными усилиями поднялись на относительно ровную площадку, с которой начинался последний подъем к перевалу. И тут случилось непоправимое! Мне было поручено ни на минуту не спускать с собак глаз, чтобы они, не дай Бог, не ушли за зверем. А я, одуревшая от усталости, не уследила! Криком, пальбой из ружей пытались подозвать псов - все безрезультатно! Начальник приказал ребятам подняться на хребет и там дожидаться нас. Сам же, вместе со мной, решил попытаться отозвать или разыскать исчезнувших собак, так как свежи были в памяти слова деда о волках.

    Распадок, куда вели следы лаек, выглядел менее заснеженным, и мой товарищ начал спуск, тем более что лог своим устьем выходил к реке, правда, ниже оставленного нами лагеря. Я на лошади вернулась к подножью горы, истошно окликая собак. Все без толку! Миновав табор, отправилась вниз по реке, где, как сказал скотовод, стояла их избушка. Добралась до нее к вечеру. Зайдя внутрь, увидела Ингу. Хозяева сообщили, что собака пришла к ним сама и отчаянно выла. Через полчаса подъехал начальник, еле живой от боли в ноге. Как он выдержал этот путь, ему одному известно! По его словам, весь лог был испещрен свежими волчьими следами, так что надежд на возвращение Шайтана не осталось.

    

    В тот момент от горя мне не хотелось жить... Инга спаслась только потому, что была в течке. Волки не тронули ее. Поутру, на рассвете, с тяжелым сердцем, устремились вдогонку за товарищами. По проторенному пути - выбитой в снегу траншее - сравнительно легко поднялись на перевал. Ребята ждали нас наверху, переночевав у костра. Они сказали, что с вершины горы был отчетливо слышен лай обеих собак. До нас же, внизу, не доносилось ни звука...

    Перевал мы преодолели быстро. Ветер, как метлой, согнал снег в расщелины и распадки, оголив землю, и подковы лошадей непривычно громко стучали о камни.

    Впереди был спуск к цивилизации...

    Через несколько дней после краткого отдыха нас вновь ждал заезд в тайгу - наступила пора проведения зимних учетов промысловых животных.

    Прошли годы. Давно нет в живых балагура-пчеловода. Затерялись где-то вдали следы проводника Вени. В лихие перестроечные времена прекратила свое существование экспедиция. Опустела наша контора, и не раздаются в ней голоса охотоведов, вернувшихся с полевки. Уникальные кадры, делавшие когда-то трудную, но очень нужную для охотничьего хозяйства страны работу, разбрелись кто куда...

    Пора бы успокоиться и принять с покорностью теперешнюю скучную городскую жизнь. Но, как застарелая рана, притаилась в душе тоска об экспедиционной вольнице, полной здорового адреналина, а в снах из невозвратной дали продолжают беззвучно лететь и лететь на меня царственный зверь и белая, как лебедь, собака с человечьими глазами!..

Жанна Каншина

---

• Особо памятные охоты на копытных
• Семинар по антидрессуре (занятие первое)
• Взгляд зверя
• Как воспитать настоящего мужчину

---